Лыцарский роман
Сервантес пародировал величественность средневековых рыцарских романов, Фёдоров возводит старую пародию в куб, творя бесконечно комическое, глумливое, бормочущее, клекочущее и клокочущее действо. В котором – волшебный парадокс – находится место и романтике.
Начинаю с фактов. Эпиграфом – цитата из лекции Набокова о Сервантесе: «Замысел автора, по всей вероятности, таков: следуй за мной, неблагосклонный читатель, который обожает смотреть, как живую собаку надувают воздухом и пинают ногами, словно футбольный мяч...».
Набоков видел в тексте «ужасающую жестокость, которая – независимо от воли или желания автора – пронизывает книгу и оскверняет ее юмор». Фёдоров обращает её в потешную брутальность;
«это не по-настоящему» – периодически предупреждает слабонервный партер юродивый Дон Кихотик Тимофея Трибунцева. Режиссёр будто пропитывает всё донкихотовским бальзамом «тинтобрасса», с которым нечего бояться смерти и ран.
На сцене гибрид салуна, барбер-шопа и прачечной самообслуживания – «постоялый двор» как локация для сбрендившего вестерна. За окнами – создаваемая видеопроекцией и выглядящая европейской улица; машины туда-сюда (Фёдоров по традиции сам выступает художником спектакля; анимация Нади Гольдман и видео Алана Мандельштама позволяют легко менять городские локации на примитивистские пейзажи).
Звучит весёленькая испаноязычная эстрада – песенка Марии Заморы, славящая заводной танец El Baion.
На так называемом постоялом дворе ошиваются стаи подозрительных типов; бродяги, лунатики, гулящие девки, бандито-гангстерито; лёгкий привет дикой коммуне из недавнего спектакля Фёдорова в новосибирском «Старом доме» «Е-ЕЕ-ЕЕ!».
Среди безымянных завсегдатаев – Хозяин сего заведения, похожий отчего-то на канадца (Александр Горелов), Священник (Сергей Шайдаков), Цирюльник (Артём Шевченко) и Племянница (Мария Лапшина). Этот квартет шибздик Дон Кихот берёт, считай, в заложники; не такой уж и безопасный он сумасшедший; балуется холодным и огнестрельным оружием; удачно находит себе товарища в лице практичного разносчика пиццы Санчо (Семён Штейнберг), уморительного хама, чьи руки-лапы ещё помнят кулачные бои.
Дальше будут хождения-блуждания-странствия-хулиганствия, в которых кто только не поучаствует,
включая аудиофрагмент из отнюдь не пародийного, балладно-героического «Дон Кихота» Григория Козинцева. В спектакле заняты почти все постоянные актёры Фёдорова, от «Бовари» Натальи Рычковой до «Шарикова» Андрея Максимова. Два-три эпизода показалась мне лишними – тормозящими и утяжеляющими, но это, конечно, вкусовщина; и для разнузданного как незабываемый гогольцентровский «Буковски» спектакля продолжительностью три часа (не считая антракта) – это пара-тройка пустяков.
От фактов перехожу к домыслу. В привязчивой песенке, звучащей в начале, вот в этом вот задорном «oh el baión» так и слышится «о, долбоёб»; и лучшего определения Дону Кихоту и всем его далёким и близким, встречным и поперечным, не найти;
точно точнее, чем граффити «Дон Кихот лох».
Но звучать оно должно по-доброму, без агрессии и негативной окраски. Даже «Санчо Панча» – если приглядеться, мерзавец мерзавцем, похотливый сучий потрох, мечтающий разбогатеть на работорговле – жутко мил; среди всех этих негодяйских типóв нет отталкивающих; мир спектакля гротесков и по-своему обольстителен; это бред высокой гармонии.
Нарушают его только являющиеся в финале Герцог с Герцогиней – отчаянный дуэт Алексея Чернышева и Анастасии Светловой; типичные представители российской власти – безвкусные и циничные, потешаются над простачками-чудачками.
При них, услышав обещание губернаторского поста, и Санчо начинает рапортовать, как очистит свой остров от всякой дряни, и объявляет год чёрт знает чего.
Фёдоров редко заступает на территорию социальной сатиры, здесь сучилось и вышло не в бровь, а в глаз.
В целом весь этот джаззз-балаган-циркоамбуланте с кровушкой и танцами, десятками героев, бессчётным количеством гэгов и единичными, но острыми уколами чистой сентиментальности выглядит фантасмагорической рефлексией нашего общего времени.
Едва ли не первые разборчиво произнесённые со сцены слова – «Как я устал бояться»; звучат из уст Цирюльника. По мне, это ключ к, так сказать, картине вполне чудовищного сценического мира: чем бояться, лучше смеяться. Для зрителей, разделяющих фёдоровское чувство юмора – песнь песней.
© Фотографии Иры Полярной предоставлены пресс-службой театра.
